Шестидесятые годы на Столбах прошли под знаком непримиримой войны столбистов с комсомольским активным отрядом (КАО). То есть, нападали, конечно, комсомольцы, а столбисты оборонялись, как могли. Тогда-то и появилась песня со словами:

Отряды КАО бьют столбистов,
Стоянки жгут и разрушают.
Пускай припрутся,
Они нарвутся,
Они могилу здесь себе найдут.

Идут толпою, но я спокоен:
Со мною верный мой карабин:

Нас, столбистов, всячески сторонящихся начальства, активизма, а по возможности и государства, поражал садизм комсомольцев, какая-то болезненная страсть их к тому, чтобы сделать нам очередную пакость. Ночами они ходили вместе со своим майором по кострам, следили за нравственностью, шарили по рюкзакам в поисках водки, а найдя, конфисковывали ее без всяких там формальностей в виде протоколов. Поляна Нарым вполне оправдывала свое лагерное название: туда водили на профилактические допросы, с которых зачастую столбисты возвращались избитыми.

Отряды КАО создавались в институтах, большей частью из деревенских ребят; нередко выходили такие коллизии: у костра встречаются одногруппники, и вот один из них, пунцовея от стыда, с ужасом думая, что же будет завтра в институте, шарит в рюкзаке другого под бдительным майорским оком. Но самой жуткой пакостью было как раз сожжение и разрушение изб и стоянок: в них был не только наш труд, но и частички наших забубенных, бродяжьих душ.

В начале 1963 года на Диких столбах стояли две избы: Грифы в укромном гроте, на высоте 45 метров, и Прометеи, в долине Мокрого Калтата. Однажды, в страшный мороз, шли туда на лыжах Дядя Ухо из Прометеев и Леня Петренко из Грифов. На подходе к Диким они увидели стаю волков. Ночь, глаза хищников светятся, как зеленые огоньки такси; ой, не к добру это, — сказал Дядя Ухо.

Как в воду глядел: через неделю изба Прометеи сгорела, — не сама собой, разумеется. Спустя еще две недели через стукачей-каовцев поступило сообщение, что такая же участь ожидает и Грифы. Стукач — это ведь пожизненно, это особый настрой души, сродни влюбчивости или врожденному алкоголизму. А пока снизу, от ручья, выстрелили в окно избы из карабина. Пуля срикошетила от каменного потолка и впилась в нары. Весьма печально, что к этим эксцессам была причастна и хозяйка Живого уголка, Елена Крутовская: по ее настоянию некто проник в будний день в избу Грифы и выкрал там журнал компании. Ну, был в нем компромат, был, только журнал ведь для внутреннего пользования, а не для посторонних глаз.

Узнав о том, что избу хотят жечь, Петренко собрал рюкзак и пошел на Грифы: пусть-ка попробуют сжечь при мне. Он опоздал, изба сгорела днем-двумя раньше. Ладно: изба — дело восстановимое, жалела вся компания сгоревший кедр; еще художник Каратанов в начале века говорил, что старее этого кедра и красивее на Столбах нет. Порадели защитнички природы, мать их перемать:

К середине лета терпение столбистов истощилось: они решили мстить. Читай — бить. Что стало последней каплей в чаше терпения, уж и не помню; может, ее и вообще не было, этой капли, просто у кого-то хватало смелости предложить. Акция готовилась целую неделю, о ней разве что воробьи на соснах не чирикали, но вот что вызывает почтительное удивление: среди нас, столбистов, не нашлось ни одного стукача, иначе как объяснить, что после ночного обхода каовцы выпили свою порцию награбленной водки и заснули крепким сном, будто они не грешники, а праведники? Сам-то я был еще почти ребенком, глядел на все со стороны, а смотреть было на что.

Перед рассветом палаточный городок активистов окружили, потом рассредоточились без единого звука вокруг каждой палатки и вначале обрушили их. Это очень просто: нужно только выдернуть колышки, а стойки и сами упадут. Били кольями поверх брезента, не разбирая, по каким частям тела и кого. На всю операцию ушло не более пяти минут: как появились из предрассветной темноты, так в темноте и растворились столбисты.

Было, знамо дело, следствие, да только вот неведомый мне вдохновитель и организатор ответного хода, — говорили, что Капеля, ныне известный художник Владимир Капелько, но точно не знаю, а врать не хочу, — связал всех круговой порукой: каждая компания — из-под камня или избачи — выделили для участия в акте хотя бы одного человека.

Менты никого не раскололи!

Но каовцы нарвались, как мы и пели: «:они нарвутся!». Дело не только в физической мести. Их судили за превышение власти. Корнеев, Гордон, Медведь и Шагирдан, — так я их помню. Эти ребятки совсем распоясались не только на Столбах, но и в городе: резали модные тогда клеши, срывали всякие побрякушки, стригли «стилягам» волосы, — били, конечно. А к власти пришел Брежнев, и заработала новая метла. Суд был показательный, как тогда водилось, им припаяли по пять лет, но после, в Москве, срок скостили до трех условных. Тогда и сам КАО прикрыли, открылся КОО, комсомольский оперативный отряд.

...Хрен редьки не слаще, но это уж отдельный разговор.