Наступала осень. Я снова отправился в школу, но какой непривычной она мне показалась. Каким непривычным оказался я для нее. Ощущались перемены, происшедшие за это лето. Толстоватый и вечно мучаемый собой тюфячок бесследно растаял с последней каплей рыхлого жира. Я больше не влачил бесцельное, ожидающее дальнейшего существование, а торопился жить.

Мое дочерна загорелое лицо, подтянутость, резкость движений произвели на одноклассниц и одноклассников впечатление. Меня почти не узнавали. Впрочем, изменился и весь класс. Возраст. Каждый приобрел новые черты или по крайней мере усугубил старые.

Нас выстроили на первую линейку, причем наш класс стоял на одну ступень ниже выпускного. Да и стал он совсем другим. Бесследно растаяла та компания, что скопом крушила мое правдолюбие год назад. Вот только Илья. Остальных выплюнули в жизнь, в ПТУ там и прочее. Ну да это не так страшно.

Не обошлось и без огорчений. Переехал на другую квартиру и ушел из класса мой друг Ник-Дил. Зато с Журбиным мы уселись за одну парту. Этот оригинал вымахал за лето сантиметров на десять, а то и более и ни в моей, ни в чьей-либо опеке не нуждался. Довольно часто бываю у него в доме. Гоняем в шахматы с переменным успехом и смотрим книжки Битструпа. Забавная штука его карикатурные ряды. Жизнь в движении.

А еще в его библиотеке я нашел Джека Лондона. То же самое, что и в горах — костры, походы, люди и быт на природе. Много общего и притягательного.

Когда проигрываю Журбину в шахматы, скачу за ним с шахматной доской на предмет одевания ее ему на голову. А он травит меня дворовой собакой. Необычайно весело.

Однажды, выйдя на переменку, я увидел прошлогоднего заводилу моих обидчиков Саломахина. Он вымахал ростом выше меня и не выглядел беззащитным. Его физиономия приобрела надменно-нагловатый оттенок, а губы уголками опустились вниз, слегка обрюзгли.

Около Салы волчком крутился Илья. У нас намечались трения. Братан нуждался в уважении и видно призвал помощника. Мне приказали не задирать нос и прочие конечности, грозили короткой расправой. Недвусмысленно давали понять, что честной драки теперь не будет.

За их спинами в прозрачной тени скрывались люди, куда как поширше и постарше. А у меня подрастерялось желание играть в их дурацкие игры и амбиции. Я ответил, что понял, чуть вызывающе помахал ручкой и отвалил.

В общем-то правильно, как оказалось. Илья учился убого. Ему хватало и этого. Главное, чтобы списывать не мешали. А дела класса так ... Улица всосала его вместе с ботинками. Он стоял на колесах (глотал таблетки, крутил дела). Ему не до учебы.

А мне до тренировок. Они ведут меня за собой, отнимают массу усилий и времени. Даже в школе моим любимым уроком стала физкультура. Круче меня в классе, оказался Славка Бузауф. Он поимел первый разряд по самбо и накачал мышцу до лопанья кожи.

Есть еще переросток Деливер, могучий с пышными усами, старше нас на три года. Я с ним как-то подрался. Хлестать по щекам эту неповоротливую глыбу одно удовольствие. Но когда он меня поймал и принялся стучать об пол сразу всем телом... Мое безжизненное реноме едва успели вырвать.

Но соревнования, опять соревнования. Правда, для меня будто в бирюльки играют. Я за новичков на Лесничестве, а Амир за разрядников на Азиатской. На Лесничестве судьи улыбаются, сюсюкают, на старте одергивают дюльферки у участников. Толпа посматривает наверх, туда, за повороты ущелья, где облачно. Там-то по-настоящему, без дураков, там парни хваткие.

Новичков много, как грибов. Разминочная стенка в веревках, словно отвес в паутине. Траверс лазают прямо в вибраммах. Ловкие такие, смешно смотреть. Полное впечатление, будто половина из них скалу в первый раз щупает. Но важные, как разогретые самовары. Не зря Горбунов говорит, чтобы мы поменьше с ними общались — чайники.

Они с Амиром там, наверху. Мы готовимся к старту вкупе с Маликовым, Мархлевский руководит. Его наверх не допустили почему-то. Разминались серьезно, на прочих не смотрели. А пришлые устраивались компаниями где попало, даже на нашем отхожем месте.

Стартанул по привычному. Потому и не дергался особо. На этой скале меня удивить чем-либо довольно проблематично. Трасса по стандартным карнизам, половина новичков внизу попадала. Но сегодня я на коне. Что для них трасса, для нас рабочее состояние.

Я стал лидером среди наших и не желаю считаться с мнениями других обществ. У меня есть законная, красная спартаковская майка и белая дюльферка расчерчена следами от спусков вниз по веревке. К трассе готов.

Она идется, успевай смотреть под ноги и перебирай руками. Легкий мандраж. Я возбужден и почти не ощущаю собственных усилий. Только не забывать про ноги, не прихватываться руками за скалу слишком сильно, не висеть на руках.

Но вот и конец маршрута. Красный флажок, касаюсь рукой. Теперь спуск. Лихорадочно набрасываю дюльферную веревку на плечо. Пошел. Отрываюсь от скалы и лечу, расправив крылья.

И все-таки есть соперники. Некто Витя Барановский. Тренируется у братьев Архиповых. Он обскакал меня на две с половиной секунды. Плевать, я счастлив. Вы скажете — подумаешь, третий взрослый? Но мне от роду на скалах, ровно четыре месяца. А я второй в городе, правда, среди безразрядников. Нас даже сфотографировали, как призеров.

Закрытие спортивно — соревновательного сезона наша компания справляла в кафе Аку-Аку. Это там, в сквере у старой площади. Неглубокий, ухоженный пруд, да парочка островков посредине.

Ивы сиротливо опускают усыпанные мелкими листьями ветви прямо в черную, прохладную воду. Летом здесь плавают белые, гордые лебеди с подрезанными (дабы не улетели) крыльями. Сюда бросают монетки на счастье или чтобы снова побывать в моем городе.

Взрослые не позволяли малышам-голышам доставать монеты себе на мороженное. Гоняли со свистом. Я ходил в промокших от плавок шортах. Ныряли во все лужи в городе. Давно ли это было?

А наша толпа преобразилась. Витюля в пиджачке — костюмчике. Тетки с дамскими сумочками, в юбках, на каблучках. Прячут исцарапанные руки со сломанными ногтями. Ну цивильные... Костюм понужает Витюлю быть галантным с нашими дамами. Они с Квашниным пошли заказывать, что поесть и что выпить.

Серега скоро закончит что-то там медицинское и будет доктором. Кадык на худой шее галстуком прикрыть, интеллигентом станет. В винах с дядей Витей разбираются. Подайте эту, а скажите, сколько в той сахара, и чье производство?

А тренеру одинаково. Столы сдвинул в кучу, чтобы компания теплее была. Хохочет, хорохорится, анекдоты рассказывает. Принесли (вот неожиданность) две бутыли вина из-за стойки. «Монастырская изба» называется. Зрелая, тягучая жидкость, смотрится по крайней мере благородно.

Бокалы из тонкого стекла с золотыми ободками бренчат как хрустальные. Я ем мороженное и нисколько от этого не страдаю. Обидно, что не участвую в общем священнодействии. Вроде как младшенький, но ведь разрядник же?

Компании не доставало привычного уюта. Сели на автобус и поехали домой к Верунье. Тут уж было весело. Никто не пил вино, зато ели как на сборах — в две руки и в четыре глотки.

Всеобщее переедание оказалось так велико, что повергло компанию в такое же всеобще — лихорадочное веселье. Мы топали ногами под пластинки, мы надрывали голоса под гитары. А невозмутимый, солидный Витюля упрямо поглощал остатки в многочисленных банках из-под сока, доедал никак не скончавшиеся тортики. Его ненасытная утроба вызвала новый взрыв безудержного смеха. Мы почти любили Витюлю за его ненасытную пропасть — утробу. Мы были так сыты сами, что героические движения чужого чрева, вызывали в нас неподдельное восхищение.

Под ручки скитаемся по гулким, пустынным в ночи улицам. Постепенно теряем нашу общую численность. Провожаем девчонок до самых дверей. Еще долго будет тепло. Еще впереди бабье лето. И холодные ветра впереди. Мы не заглядываем в будущее, потому что счастливы в настоящем. Потому что нет обид, претензий и ссор. Они вне нас, вне времени, не в настоящем.