Драгунов Петр Петрович

Легенда о Плохишах. Народные гуляния

— Мужики! — взвизгнула обрадованная Ленка и кинулась прибывшему на широкую грудь.

— Мужики!

Невозмутимо улыбающийся гигант осторожно взял девку подмышки и усадил попом на нары. Его загорелая до дыр рожа светилась довольством и домашней радостью. Сзади Лебедя подпирал здоровенным кулем Захар. За ним Кузьма, Никодим, Валера Болезин.

Изба сразу стала маленькой, почти игрушечной. Кроме Валеры Болезина, мужики все ростом под два метра, и у каждого косая сажень в плечах. Они Эдельвейс строили и компанию зачинали. А Валера Балезин тоже в ус не дул, столько раз Чемпионом Союза побывал, ни на ногах, ни на руках пальцев не хватит.

Они были дома, и дом им радовался, их привечал. По-другому и быть не могло, венец за венцом укладывали, чтоб тепло и духу приятно. Так и выросла изба через их сильные, спорые руки.

— А у нас оказии три. Каждая другой лучше, — итожил Лебедь. — Одну с сосны сняли, другую у Никодима подобрали, а третья в самый раз. Выиграли мы чемпионат Союза в скальном классе!

Оказией номер два был хромоногий, доставленный на плечах в избу Плохиш. Езда на чужих ногах ему понравилась исключительно, а предвкушение широкого праздника приводило в восторг.

Третьей была Ирка Филипок, попавшая в пикантную ситуации на давешней, вечерней тропе. Из зверинца, что в Нарыме, выпустили старого козла за полной ненадобностью. Козел тот был ручной и к человеческому люду привязчивый. Питался животный подачками щедрых отдыхающих и травку щипать уже не желал. А к осени оборзел в корягу и по козлячему своему разумению считал подающих себе обязанными. Особо прижимистых пинал рогами в зад, чем навел шороха на всю округу.

Ирка повстречалась с ним средь темного лесу и поначалу оказала животному должное благоволение. Козел откушал от щедрой женской руки и вроде удалился восвояси. Ирка пошла дале и развернулась к мужскому полу тылом. Она понятия не знала о тактике и стратегии.

Мощный толчок в зад вывел милую из равновесия и переместил метров на пять, а то и на шесть свободного пространства. Иринушка взвизгнула от неподдельного ужаса, а щедрый проситель стоял перед ней и угрожающе маячил витыми рогами.

— Козел поганый! — правильно обозвала животное Филиппок, но тот щурился и балдел хитрой рожей. Полный рюкзак домашней снеди вызывал аппетит и потуги к решительным действиям.

Ирка бросила в него куском хлеба и ринулась по направлению к избе. Козел смел подаяние в три секунды и быстро нагнал потерпевшую. Рога его угрожающе нацелились в рюкзак Филипка, но в тот раз он промахнулся.

Любовь к ближним животным растаяла окончательно, а недра рюкзачка опорожнялись скачками с удивительной быстротой. Минут через двадцать Ирка искренне убеждала козла, что там ничего нету.

Как бы сказал Поручик, цейтнот затягивался, патовая ситуация перерастала в матовую. Обнаглевший козел блеял решительно, Филиппок от безысходности рыдала навзрыд. Козел рыл копытами земельку и пятился назад для разгона на абордаж.

Мужики сняли бедную девку с елки. Кора дерева снизу была потрепана так, будто приходил медведь. Слава Богу, лазать по деревьям, это козел не умел. Но рюкзак был уже пуст бесповоротно.

Лебедь выставил из своего на стол дюжину шампанского. Для братии покрепче имелось кое-что в заначке у Никодима. Не опоздал к празднику Лысый, и в счет расчета за порцию дерьма Любка принесла полный рюкзак домашних тортиков. Глаза оглоеда блестели масляно, он обещал съесть оное исключительно сам.

Кулинарные излишества посещали избу редко. Но когда уж начиналось, то изойтись слюной вся недолга. Дымили в обе печи и на улице, и в избе. Калилось желтое подсолнечное маслице в ожидании пирогов и расстегаев. А о начинке их в тайге говорить грех.

Шинковали дикий лучок и невесть откуда взятую черемшу. Огненную смесь разбавляли яичками вкрутую и резаными помидорками для пикантности. Была и мясная, и языковая, и ливерная начинка. Конечно же в ход шли собранные по дороге грибочки. А черничная, голубичная со сгущенкой, брусника и горьковатая жимолость для сладкого?

Отдельно лепили пельмени, маленькие, ровные по двести штук на лист. Приправкой в бульон — травы разные от чабреца до укропа с петрушкой, только бы не переборщить. Тут и рыбка северная, три часа, как соленая, в самой свежести смак. И строганины в отдельное блюдо. А салат у каждой мастерицы свой, да не один.

К плову по-узбекски Захар женской руки не допускал. Блюдо это капризное, в любом перебавишь или недостачу допустишь, — почитай испортил. Для каждого казана и подход свой необходим, и привычка. Чтобы огонек жаркий, да не очень, кабы не подгорел. Оно ведь так, рисинка к рисинке, и не дай случай, чтобы в ком, и жирного в четкой мере.

Сели за столом к вечеру, а спать завалились после рассвета. Пели и плясали под гитару. Баловался гармошкой Леопольд. Освещенная огнем в ночи, среди троп сплетения и тайги бескрайней, шумела изба, как в первый и в последний раз.

И не было в той гульбе ни лишнего, ни скупого. Загорались они смехом и шутками, уходили в себя песней грустною, заслушивались байками и былью. Эхо летело вдаль, рассыпалось многоголосицей, растворялось средь немоты сумрачной, ночной тайги. А то, подхваченное порывом ветра, добиралось до самых Дикарей, к Грифам, вспять доносилось к Голубке. И там знали, что Эдельвейс сегодня в гульбе. Собирались в гости.

Маленькие острова человеческого жилья средь бескрайнего хвойного моря. Одних изб на Столбах ранее было десятки. В каждой — клубок историй, небыли и были. В каждой судьбы человеческие, хватившие через край.

А сколько еще стоянок, тайных схронов. Сколько потухших кострищ да темных лежбищ век назад бродивших здесь золотарей. А ранее, — что знаем мы о тех, кто перед нами? Место это особое, издревле людей к нему тянет. Издавна оно своей жизнью живет. И мы уйдем, оно пусто не будет. Тайга сибиряку, что мать родная. А свято место пусто не бывает.

А что было ранее, о том Манская Баба молчит, супит брови. Кто ей поклоны приносил, кто сказки сказывал? А кто ее матерью своей считал, увидеть сквозь время сложно. Да только кажется, что каждый шаг здесь, отголосками чужих, прожитых жизней полнится.

Может здесь мы-то и родились по-настоящему, — как нация, как народ русский. Ведь все, что в нас хорошего есть, легко здесь из души извлекается и тайге любо. Идешь по тропе, а лес, — чуешь?- избою сибирской пахнет, не западным, а росcейским домом. Широко тут вольно и чисто.

В тайге морозом да водицей студеной любую хворь с лица сметет. Любую печаль в прошлое отправит. А характером мы как есть к ней. Отсюда наши корни. Нельзя их терять.

Author →
Owner →
Offered →
Collection →
Драгунов Петр Петрович
Драгунов Петр Петрович
Драгунов Петр Петрович
Петр Драгунов. Легенда о Плохишах

Другие записи

Восходители. Высокогорный погост
Не судья я никому. Шла команда без спасительных штычков ледорубов или с ними, теперь уже не узнать. Теряла ли Розалия ледоруб, был ли ледоруб в руках Валеры в момент срыва — тоже не узнать. «Загнал» ли, как в спорте говорится, Беззубкин свою команду и самого себя — об этом только физиологи-аналитики могли сказать. Да и они теперь...
Столбистские истории. Калибровка на Позвонке
Если смотреть от Мохового ручья на южную стену Позвонка, видно катушку, переходящую в вертикальный двухгранный угол, который под вершиной переходит в трехгранный, образуемый нависающим карнизом. По этому двухгранному углу лезли мы как-то по весне с товарищем вверх под карниз; я...
Красноярская мадонна. Второй Столб. Качаловский лаз
( Эта глава написана совместно с Юлией БУРМАК и Сергеем СЕНАШОВЫМ ) История лаза Впервые на Второй Столб поднялись в 1887 году. Вот фамилии первопроходцев: А. С. Чернышев, Н.И. Суслов, Р. Бутырских, Семенов, Златковский. Разработанная первыми столбистами техника восхождений была основательной, надежной,...
Байки от столбистов - III. Я вам не скажу за всю Одессу
«- Как пройти на Дерибасовскую? — Молодой человек, пойдите прямо, потом направо, налево и снова направо, там спросите одноглазого Мойшу. Купите у Мойши петуха, отрубите ему голову и полощите петушиные мозги сколько вам угодно, а вы стоите на Дерибасовской». А еще в моей жизни был такой фантастический период, целых шесть...
Feedback