За разговорами пришел рассвет. А за коротким сном и долгое утро. Утро в избе кого хошь, даже мертвого пробудит, больно оно в ней свежее, чистое. Спозаранку кто-то из мужиков дрова рядом с избой колотит, потом печурку растопит. А там и съедобным запахло. А такие пироги, да в чужом желудке никого не обрадуют.

Выполз Плохиш из-под одеяла, потянулся, к окну подошел, растворил, а там... Под тобой тайга елей макухами, а над тобой пригорки кудрявые, а выше небо синее. Мох по стволам вековым к верху зеленой сетью плетется. Вздрагивает на ветру мохнатыми кисточками. Ветер с ним и с деревьями играет в жмурки. То волной пройдет, то мелкой моросью, и свежестью от зелени набирается. В легкие, как иголками колет. Вдохнешь грудью, так будто меда напился.

Самый зной встретили на Центре. Народ до того плотно облепил Первый и Второй столб, что ковыряться там — ноги прочим на голову ставить. Игры в американочку, карнизики в садике, и Мечта у самого верха Плохиша не задели. Ходы прошли скромные, высота особо не доставала. Только раз, когда Петручио приплыл на катушке и блеял дурным голосом над солидной пропастью, Плохиш предпринял меры экстренного спасения.

Самое интересное началось, когда Квасец потащил новобранцев на Коммунар. Чтобы не вклиниваться в общую очередь перед Крокодилом, двинули слева под обходик Рояля, а это уже был негладкий ход.

Огромная, ровная полка была совершенно пустынна. Резко очерченной границей с окончанием в полную отрицаловку, она уходила в пустоту. Где-то на тридцать метров ниже виднелись макушки деревьев. Нетронутые никем, шершавые, вбитые в ткань камня лопухи мха говорили о том, что человек здесь не частый гость.

Справа над полкой обширным, высоким карнизом нависал жандарм вершины Коммунара. Прямо напротив громадой взрастал Второй столб. Под ним на пологих валуганах величиной с добрый дом гнездилась компания абреков в фесках и кушаках. Бравые ребята прихлебывали нечто из бутылок, чесали голые, подставленные солнцу бока и пальчиками казали в сторону Первого, как видно в отдыхающих.

Квасец уселся рядом с распростертой вниз и вдаль пустотой прямо на перегиб и принялся приводить в порядок свои галоши. Достал канифольки из особого кармана, растер ее в пыль пальцами, намазал на носки принялся тереть их друг о друга.

— Что делаешь-то, говори? — вопросил Петручио. Плохиш следовал примеру, снял калоши и делал с ними то же самое.

— Может, тебе туда и не стоит, раз не знаешь?

Петручио обиделся: — Что ты в загадки играешь? Куда вы, туда и я. Что меня за ребенка держать, мастера нашлись.

— Тогда садись и делай, как мы, — серьезно ответил за Квасца Плохиш. — Ход, видать, не слабый. Нужно и амуницию в порядок привести, и самому настроиться.

— Настройся, настройся, — не на шутку пужал отрока Квасец. — В прошлом годе, после Абалаковских притащили сюда Сулимана. Мужик здоровый и серьезный до безобразия. Он и чемпионом Союза успел побывать, и горы могутные хаживал, а тут приплыл, как дешевый валенок.

Как за перегиб выберемся, так в горизонтальной щели карманы в ноль уйдут. Ноги там стоят не на зацепах, а на трении по нижней стенке. Их нужно четко почувствовать. На руках там точно не увисеть. Сулиман попробовал, так его из дикого клинча еле-еле веревочкой выдернули. У него от страха и напруги мышцы на спине в ком свело. Так что втирай канифольку, чтобы калоши сами к скале липли, старательно втирай. А ручки, пальчики будешь клинить в тонкой щелке. Рояльчик называется, Паганини будешь изображать. Увисеть не увисишь, а равновесие поддержать и ноженками подшагивать можно справно.

Первым в Рояль заправился Плохиш. Всего пара шагов вывела его на вертикаль и под задницей оказалась пятидесятиметровая гладкая стенка. Пальчиками он подклинивался зело борзо, а ноги, заботливо подготовленные к упражнению стояли, как влитые.

Плохиш сделал еще пару шагов влево, переклинил поочередно руки, и стало значительно удобнее. Страха не было. Он посмотрел вниз и увидел острые, как спицы маковинки елок, иглами направленные прямо в его тощий зад. Там ниже у их оснований, собралась кучка народа в ожидании. Они задирали головы вверх и лицезрели чудо. Там ниже, стояла мертвая тишина.

Тем временем из-за угла на лобное место показались Петручио с Квасцом. Петручио потел и пытался сучить ногами, глаза его выпучивались из орбит.

— Е-пэ-рэ-сэ-тэ! — выругался Плохиш. — Ты четче стой и не прихватывайся так сильно. А то вальнешься!

Подействовало. Петручио несколько успокоился и более споро перебирал конечностями.

— Не суетись ты, блин! А то даму снизу каку-нибудь задавишь.

Петручио с непривычки нервно хохотнул. Дальше двигались куда как уверенней. Прошли мимо вертикальной удобной щелки. Добрались до вполне приличной полки. Сели. Тут их догнал многоопытный Квасец.

— Е-мое! Вы куда упилили? Вверх нужно было, по щелке, что прошли разом.

— А тут что, нельзя? — Плохиш кивнул вверх. Прямо над его головой вырисовывался хороший карман. Далее проглядывалась крутенькая стенка с пятнами мелких зацепов, очищенных ото мха.

— Губенку раскатал! Этот карниз и я не ходил. Там за ним стеночка — закачаешься.

— А в теории?

— В теории берешь карман обеими руками, подтягиваешься и в махе ставишь правую ногу к рукам. На ней делаешь балетное па, встаешь на равновесии и стеночка перед нюхом. По ней мелкими шажками. Ручками только прихваточки и в гору, в гору...

Плохиш уверенно взялся за первую зацепу, подтянулся и с разгону попал куда нужно ногой. Далее было туже. Вставать пришлось на чистом равновесии, через не могу и пузом близко-близко к стеночке. Мох сыпался в пропасть тонкой сухой струйкой. Плохиш вниз явственно не хотел.

Стенка оказалась не шибко сложной, хотя под руками было пшик, да маленько. Ноги стояли на ней уверенно. Зацепки девственно чисты и иголочками держат на ура. Плох сделал еще несколько шагов и стена завернула в горизонталь.

— Оп-па!

За первый зацеп взялись еще чьи-то две руки, потом взметнулась вверх задница, и на кармане перед стеночкой оказался друг Петручио. Ну дает! Высоты он, похоже не ощущал, губы растянулись в дурацкой ухмылке. Готов тут же идти на взлет.

— Паря! Не наглей! По стенке аккуратно. Не дай бог, нога уйдет. Полные кранты отхватишь!

Петручио выбрался на стенку и попер уверенно, может и слишком. «Ни хрена страха не чует, — подумал про себя Плохиш.. — Лезет нечетко, а двигается так, будто на страховке. Глаз, да глаз за пареньком нужен».

Тут снизу показался и сам Квасец. Подвигнутый на подвиг новобранцами, спуску им давать он не хотел, но чуял дурное куда как больше. Кряхтя от натуги, брея скалы пузом и щеками, Квасец отжимался на правой ноге.

— Во-о-о! — выдавил из себя сердобольный, когда карниз остался под его грешным телом. — А дальше как?!

— Ты же сам в теории объяснял, — отвечал невозмутимый Плохиш.

— За зацепочки и ножками, ножками, — советовал новобранец—подельник Петручио. Квасец решился и аккуратненько заперебирал конечностями.

Неожиданно, снизу, из невообразимого далека, до наших героев донеслись аплодисменты. Нет, конечно, не овации Большого театра, а так сдержанно, размеренно и неторопливо. Подчеркнуто скупо и скучно.

Там, у Второго Столба, оторвав свои задницы от ласкового ложа личной кайфо-глыбы, стояли абреки. Влекомые волей седоватого и сухого пахана, они стояли на двух конечностях и аплодировали смельчакам. Они-то знали толк в благородном риске. И понимали риск как свой, так и чужой по полной программе.

А еще дале, незамеченный никем, на вполне приемлемом к его полному телу каменном ложе устроился сказочник Боб. Глаза зрителя и устроителя этой закваски затуманивались вящим удовлетворением. Полные губы привычно шамкали что-то вкусное, а руки держали потрепанную записную книжку для пометок.

— Неплохо. Для начала неплохо, — гундел необычный гражданин под сивый, забитый гайморитом нос. — От ентих вам еще отломится, папаша — начальник. Легенду ему в отчет по профилактике подавай. Ишь, какой быстрый! А мы сами с мальцами и в легенду. Счас они еще и прыгнут вверх к небушку, а там и птицы вещие. Останется попросить да из чаши испить, и легенда наша. А вам, извините, кукиш с маслицем.