Солнце палило беспощадно; дорожный песок, раскаленный полуденным зноем, даже сквозь обувь обжигал ноги; в горле у меня пересохло до того, что начало першить, а присоединившаяся к этому боль в голове позывала к тошноте.

"Проклятые Столбы, провалиться б вам в тартарары!«— думал я и готов был свалиться под первым тенистым кустом; но сознание принятых на себя обязанностей не позволяло этого сделать, и я, тупо озираясь кругом, словно в бреду тащился вперед.

Время тянулось томительно долго, а дорога все еще извивалась по межам, и никаких признаков воды.

Там, далеко направо ослепительно сиял на солнце Енисей...

О, как в нем много воды!.. — но она так далеко. Не пойти ли туда?.. Я мерил глазами расстояние, и мне казалось, что это совсем не далеко, казалось, что я даже вижу серебристые струйки, которые бегут по поверхности воды.

Остановился в нерешимости; спутники давно остались где-то позади, я был один.

Идти или нет? Ведь тут не больше трех верст, — думал я, глядя в сторону реки, — но ведь до Лалетиной должно быть еще ближе.

И я решительно не знал, что теперь делать.

— Три версты... далеко не дойти... Испытаю судьбу.

И я решил пройти еще 50 шагов вперед и, если тут не окажется воды, идти на Енисей.

Пошел. Считаю шаги. Ровно двадцать... двадцать один... и вдруг слух мой уловил какие-то чуть слышные, рокочущие звуки.

— Вода!..

Бросился вперед, но не успел сделать и двадцати шагов, как у моих ног открылся глубокий лог, по каменистому дну которого с веселым звоном несся горный поток.

— Ур-ра! речка Лалетина!

И я кубарем слетел во враг и прильнул к холодной струйке.

О, какая это была вкусная вода!

Я пил прямо из потока, а он шаловливой волной обливал мне горящую голову, брызгал холодными каплями на спину.

А что если раздеться и свалиться в эту прозрачную, как стекло, воду? Сбросил котомку с плеч и расстегнул ворот рубашки, но вдруг послышался легкий стон.

Может быть, это скрипнуло дерево, может быть, просто пропищал над ухом комар, но я в ту же секунду вспомнил товарищей...

Я схватил шляпу, зачерпнул ею воды до краев и в один миг был снова наверху.

Вода сочилась из шляпы и обливала мне колени.

— Ребята!.. Ребятушки!.. Вода! — кричал я, а они уже бежали мне навстречу.

Еще минута-другая — и мы все четверо, освеженные, мокрые, как лягушки, растянулись на лужайке в тени развесистой черемухи.

Я лежал и, казалось, готов был лежать так без конца.

На расстоянии аршина от головы бурлила, пенясь по камням, вода; снизу от сырой земли веяло прохладой, и даже воздух здесь, в логу около речки, был не так горяч, как там, на пашнях.

Мне не хотелось говорить; члены Союза тоже молча и неподвижно лежали на траве. Конечно, хитрый неприятель вполне мог воспользоваться этим моментом, и победа, конечно, была бы не на нашей стороне, но это соображение не приходило никому из нас в голову.

Так прошло не меньше получаса, и мы, наконец, начали оживать.

Первым поднялся Крокодил. Он молча передвинулся к воде и смочил себе голову.

— Иди сюда, — говорит он мне, видя, что я смотрю на него, — иди, намочи голову, хорошо!

Я и сам чувствую, что хорошо, но еще лень подниматься.

— Ну, и хорошо же здесь, братики! — проговорил Кубырь, озираясь кругом, — удивительно хорошо!

— Угм! — сочувственно промычал Змеиный Зуб, уставившись куда-то в высь поднебесную.

Крокодил увидел запоздавший цветок, называемый кукушкиным башмачком, и с удивлением рассматривает его необычное строение.

— Посмотри-ка, Васька, — настоящий мешочек!

— Да, очень походит.

— А если я почерпну в него воды, вытечет или нет?

— Попробуй.

Крокодил, увлеченный своей затеей, вприпрыжку побежал искать цветов, чтобы произвести придуманные им опыты с водой.

— А что, если бы теперь чайку? — спросил Кубырь, покосившись на вождя.

— Конечно! — отвечал тот, — здесь мы устроим большую передышку и будем пить чай.

И скоро на нашей стоянке весело затрещал яркий костер, обдавая нас ароматным дымком.

Змеиный Зуб аккуратно разостлал по траве наши пальтишки, а посредине устроил что-то вроде стола, символически заменив его своим необъятным платком; на нем он удивительно аппетитно разложил наши немудрые припасы. В центре красовалась увесистая краюха черного хлеба, нарезанного безукоризненно равными ломтями, справа дюжина яиц, слева кусок вяленой баранины, соль в коробочке из-под спичек, сахар в газетном обрывке и кругом симметрично расставленные чашки.

— Готово! — торжественно произнес Змеиный Зуб, — пока вскипит вода, можно закусить!

Делать более убедительных приглашений не пришлось, и отважные искатели приключений, как голодные волчата, накинулись на немудрую снедь и чрезвычайно быстро уничтожили почти все.

— Однако, ловко! — удивился Змеиный Зуб, — молодцы!

— Рады стараться! — ответил по-солдатски Кубырь.

Вскипел чай, и мы, уже не торопясь, чинно расселись вокруг котелка.

— Да, друзья мои, — благодушно заговорил наш вождь, — теперь мы на половину убедились, что мы уже не мальчишки и вполне можем совершать путешествия.

Никто не отозвался.

— Не так ли, друзья мои?

— Угм! — промычал Кубырь, занятый своей чашкой.

— Да! — нерешительно поддакнул я, вспоминая мустангов.

— Только почему это нас все за нерусских принимают? — спросил Крокодил.

— Ура, друзья, все к лучшему! — радостью закричал Зуб, — великолепно!

И пылкий вождь поставил в сторону свою чашку.

Все недоумевающе смотрели на него.

— Еще лишнее доказательство, что мы можем путешествовать. Молодец, Крокодил! И как это мне не бросилось в глаза?

— Что ж ты увидел тут хорошего?

— Как же! Нас никто не признал за учеников — это раз; нас принимают за нерусских — это два; а считают цыганами — три. И это в то время, когда мы не пробовали даже укрываться и переодеваться.

Мы все-таки еще не понимали.

— А следовательно, мы смело можем бежать в Америку, Африку, Австралию, куда угодно, и никакая погоня нас не отыщет... предлагаю кричать «ура».

Мы почему-то не особенно прониклись чувством своего вождя, и «ура» вышло довольно жидким.

— А теперь, друзья, нужно еще раз осмотреть наш багаж, затем отдохнем еще с полчасика — и в поход: солнце уже клонится к закату.

Последнее замечание было вполне справедливо, так как перевалило уже далеко за полдень.

— Успеем ли до ночи? — деловито спросил меня вождь.

— Конечно.

— Дорога хорошая?

— Дороги здесь уже нет; мы пойдем тропинкой.

— Как, индейской тропинкой? — радостно воскликнул вождь.

Я не знаю, индейская ли она, только тропинка.

— И кругом лес?

— Иногда попадаются прогалины, а больше лес.

— Та-ак, — задумчиво протянул Змеиный Зуб, — понимаю. Может быть, надо приготовиться?

— К чему?

— Ну, на случай... может быть... если нападут дикие.

Я как-то совсем упустил из виду возможность такого случая, но, не желая показать себя недальновидным, сказал:

— Я думал, что у нас будет совет.

Вождь в свою очередь схитрил и отвечал:

— Это так, конечно. Необходимость совета я предвидел.

Этот разговор настроил всех на серьезный лад. Крокодил робко посмотрел в долину, куда нам нужно было идти, и мы стали обсуждать положение вещей.

Совет открылся тут же, за последними чашками остывающего чая, был не долог и постановил следующее:

1) Следопыт идет впереди, указывая дорогу и служа в то же время соглядатаем; остальные идут все вместе, на расстоянии двадцати шагов от проводника, причем Змеиный Зуб с оружием наготове замыкает шествие.

2) Соблюдается полная тишина.

3) Вce должны помнить все постановления Союза Пяти.

— Торопитесь, друзья, торопитесь, — говорил вождь, снова преисполненный энергии, но мы собирались не совсем охотно.

Вяло укладывал я свою котомку и неторопливо увязывал бечевками.

Кубырь зачем-то старательно вытряхивал свое пальтишко, а Крокодил возился с цветами, не зная, куда их пристроить.

Змеиный Зуб нетерпеливо посматривал кругом и помогал то одному, то другому из нас.

Наконец все приведено в порядок, собрано, медлить больше незачем, и мы, торопясь, отправились.

Узенькая тропинка вилась некоторое время по широкой лужайке, составлявшей плоское дно лога, но очень скоро подошла к самой горе; здесь был поворот налево, брод через речку и вход в долину речки Лалетиной.

Я перебрел речку и пошел, не останавливаясь, дальше, как вдруг сзади послышались крики:

— О-о!

— А-а!

Быстро обернувшись, я увидел такую картину.

Змеиный Зуб, широко расставив длинные ноги, стоял, протягивая руки куда-то кверху, и восторженно орал что-то такое, что никак нельзя было разобрать.

— О-о...а-а!

Кубырь и Крокодил стояли по бокам и тоже кричали.

— Что такое? — спрашиваю я, подбегая к ним.

— Смотри! — многозначительно сказал Змеиный 3уб, и вся физиономия у него как-то необычно сияла.

Я посмотрел в указанную сторону.

Лес, скалистая гора за ним — и больше ничего.

— Не вижу ничего.

— Скалы! В первый раз в жизни вижу, наконец, скалы, — вырвалось у нашего вождя и он снова неистово закричал: — ур-ра!

— Что же, полезем мы на них? — спросил Крокодил.

— Не стоит, — отвечал я и не без удовольствия прибавил: — это еще что! Это, в сравнении со Столбами, чистая дрянь, а не скала. |

Восторги сразу остыли.

— Неужели Столбы еще больше? — недоверчиво спросил Крокодил.

— В сто раз, — гордо проговорил я тоном бывалого человека и пошел вперед.

Никто ничего больше не сказал, только Змеиный Зуб заметил:

— Так торопитесь же.

Мы вошли в долину, по обеим сторонам которой вздымались два горных хребта, густо поросших лесом от основания до самой вершины, и казалось, что белоснежные тучки, плывшие по небу, чуть ли не цепляются за те деревья, что растут там, на вершинах. Одна сторона долины была еще ярко залита лучами солнца, но на противоположной горе уже легли тени и оттуда веяло на нас ароматным холодком.

Воздух насыщен смолистыми испарениями кедровников и сосняков, пахнет травой, цветами, папоротником. Какие-то невидимые птички поют свои не слыханные нами песни, им вторит бурный поток, звеня по камням, и чуть-чуть слышно шепчет что-то лес.

Тропинка то убегала в чащу, то змейкой извивалась по зеленым лужайкам, огибала громадные колоды упавших великанов-сосен, прыгала через поток.

Мы давно забыли решение Совета и шли все вместе, причем Змеиный Зуб шел не последним, а следом за мною.

Он поминутно вертел головой во все стороны, нюхал дух, щупал стволы деревьев, срывал цветы и всему и улыбался. Кубырь и Крокодил волновались не меньше его; Кубырь попробовал даже влезть на одну, особенно поразившую его величиною сосну, но оборвался с первого сука.

Так шли мы дальше и дальше, не чувствуя ни малейшей усталости, хотя дорога все время понемногу поднималась в гору.

— Братцы! Да ведь это что же такое? Ведь это рай! — восторгался Змеиный Зуб, когда мы вошли в густую осиновую рощу.

Стройные стволы деревьев, у которых ветви были только вверху и переплелись там непроницаемым шатром, бесконечной колоннадой тянулись вдоль тропинки. Здесь было сыровато, и густая трава поднималась выше наших голов.

— Постойте.

Мы остановились. Змеиный Зуб шмыгнул в траву и сразу исчез, точно куда провалился.

— Видно меня? — спрашивал он, я голос его звучал совсем близко, рядом.

Все трое напрасно старались что-нибудь разглядеть: вождь исчез.

— А я все вижу, — продолжал Змеиный Зуб.

— А скажи: что я теперь делаю?

— Ты показываешь мне кулак, а Крокодил что-то жует.

— Ловко! — удивились мы. Трава всколыхнулась, и наш вождь выскочил на тропинку.

— Братцы, поселимтесь здесь и будем жить тут всегда. Вон как тут хорошо: чуть что — шмыг в траву, и делу конец.

— Шалашик устроим и костер зажжем, — мечтал вслух Крокодил.

— Нa деревья будем лазать, — прибавил Кубырь.

И все наперебой заговорили о том, как хорошо будет жить в этой необитаемой чаще и никогда не возвращаться в город.

— А Столбы как же? — спросил я.

— Гм!.. Там разве еще лучше? — обернулся вождь.

— Там скалы, и мы будем жить в пещерах.

И желание путешественников поселиться в осиннике поколебалось.

— В пещере лучше, однако? — сказал Крокодил.

— Конечно, лучше!

И мы долго размышляли, не зная, на чем остановиться.

— А далеко еще до Столбов? — осведомился Змеиный Зуб.

— Версты две, две с половиною!

— Так идем, что ли ? — не обращаясь ни к кому, спросил он.

— Идем!

— В пещере лучше, однако? — сказал Крокодил.

— Конечно, лучше.

И мы долго размышляли, не зная, на чем остановиться

— А далеко еще до Столбов?—осведомился Змеиный

— Версты две, две с половиною.

— Так идем, что ли? — не обращаясь ни к кому, с. сил он.

— Идем.

Но идти пришлось недолго: злая судьба посылала нам новое испытание.

Свод ocиновой рощи скоро поредел, и впереди открыв новая лужайка, ярко залитая светом.

Ничего не подозревая, я уже готов был выйти из густой заросли и тут только заметил черную избушку, около которой дымился костер. Молодой парень в красной рубашке наклонился над костром и кому-то что-то говорил.

В тот же момент я отскочил обратно и, сделав руками знак молчания, застыл на месте.

— Что там? — глухо прошептал Змеиный Зуб.

Сердце у меня отчаянно билось, и я, едва переводя дух, сказал:

— Избушка и люди.

Все в страхе посмотрели друг на друга.

— Спрячемтесь в траву, — предложил Крокодил.

И мы, оставляя широкий след, безмолвно спрятались в траву.

— Что же теперь делать? — спросил после долгого молчания Змеиный Зуб.

Он сидел с озабоченно нахмуренным лбом, но его глаза поминутно бегали по сторонам, а руки заметно тряслись, судорожно сжимая копье.

Союз Пяти молчал.

— Обсудим, друзья, положение вещей, — тихим шепотом предложил наш вождь. — Следопыт, скажи, что ты видел.

Я рассказал.

— Народу много?

— Я видел только одного, но он с кем-то разговаривал.

— Кто он, индеец?

— Не-ет... Он в красной рубахе...

— Что он делал?

— Должно быть, варил чай.

— Как вооружен?

— Не заметил.

Змеиный Зуб подумал некоторое время и потом сказал:

— Ничего нельзя предпринять, пока не знаем подробностей; нужно кого-нибудь послать ползуном.

— Лучше бы убежать, — чуть слышно прошептал Крокодил.

Но наш вождь уже овладел собой и вошел в свою роль.

— Бежать? — переспросил он, — от кого?

— От этого... в красной рубахе.

— Четверым от одного?

Он посмотрел на нас, трясущихся от страха, и с необычною решимостью сказал:

— Кубырь и Крокодил, сидите здесь и... ни звука! А мы идем на разведку. Ползи вперед, — сказал он мне, — нож держи наготове.

Я не подумал отказаться, — так сильно действовали его решимость и строгий тон, — и, взяв нож в зубы, пополз.