Я лежал, не решаясь пошевельнуться, но нестерпимая боль в виске заставила меня открыть глаза.

Первое, на чем остановился мой взгляд, было столь неожиданно, что я, забыв все недуги, радостно вскочил на ноги.

— Санька! ты?! Ты жив?

— Здесь нет никакого Саньки, — строго прозвучало в ответ.

— Ну, Змеиный Зуб... разве тебя мустанги не совсем раздавили?

— Гм! Смешной вопрос. Как будто мне трудно управиться с парой-другой каких-нибудь мустангов.

— Но ведь их было целое стадо?

— Нам пора привыкнуть не бояться и целого стада, — уклончиво отвечал храбрый вождь.

Я растерялся и не знал, что сказать; но боль в виске напомнила все предыдущее.

— А тебя мужик веревкой не бил?

— Какой мужик? — удивился Змеиный Зуб.

— Когда мycтанги убежали в степь, то на нас сделал нападение мужик с толстой веревкой и хотел избить...

— За что?

— А кто же его знает.

— Нет, — вмешался в разговор Крокодил, — мужик хотел избить нас за то, что Васька украл у него петуха!

— Что-о?

— Что ты врешь! — накинулся я на Крокодила.

— И не вру вовсе. Мужик сказал, что ты еще в прошлый раз петуха-то украл, да и теперь хочешь украсть, — потому он и замахнулся веревкой.

— Да он не про меня это сказал, а про каких-то цыган. Ты слушай хорошенько.

— Я хорошо cлышал.

— А вот как дам тебе по затылку!..

— Смирно-о! — закричал Змеиный Зуб, становясь между нами. — Следопыт, бери свои вещи и веди нас дальше.

— Я не хочу с ним, он меня изобьет, — говорил Крокодил.

— Ага, струсила, плаксивая баба, — не утерпел я.

— А вот нарочно пойду, петушиный двор.

— Что-о?

Дело обещало принять угрожающий оборот, вмешательство Змеиного Зуба не приводило к цели, и... но в это время вдали послышался опять этот ужасный крик и гул.

— Мустанги!!..

И в одну минуту Союз Пяти оказался по ту сторону изгороди и залег между двух гряд моркови. Гул сотни копыт приближался к нам, неистовый рев оглашал воздух.

Дрожащий от страху Крокодил прижался ко мне и тревожно спрашивал:

— А если они тоже перескочат сюда?

— Беда, — прошептал я, выбивая дробь зубами.

— И зачем только мы пошли на эти Столбы?

— Ребята, а ведь это не мустанги, — нерешительно заметил Кубырь.

— А кто?

Рев и гул быстро приближались.

Мы все невольно обернулись в сторону реденького плетня, отделявшего нас от дороги, по которой должны были пробегать мустанги.

— Вася, Васенька, что же будет-то с нами? — вне себя от ужаса, бормотал Крокодил.

Бледный, с дрожащими губами, Змеиный Зуб замер, уставившись на плетень.

И вот они тут; они с ревом пронеслись мимо; их было хорошо видно из нашей засады; мы их увидели — и все стыдливо поникли головами, не решаясь посмотреть друг на друга....

То было стадо баранов.

Обескураженные, мы молча перелезли плетень и пошли в деревню.

— Ну, штука, — произнес Кубырь, готовый уже похохотать приключением, но его никто не поддержал.

— А если бы вернуться домой... — нерешительно предложил Крокодил.

— Никогда!! — горячо воскликнул Змеиный Зуб. — Пусть с меня снимут два скальпа и вырежут язык, но я буду на Столбах!

Решимость нашего вождя несколько рассеяла невеселое настроение храбрых искателей приключений, и Союз Пяти, хотя и не в блестящем виде, но уже довольно решительно вступил в Базаиху.

Ряд чистеньких домиков с террасами и садиками стройно вытянулся вдоль широкой улицы. Кое-где из-за откинутых парусин с террас выглядывали любопытные обыватели и внимательно нас осматривали. Кучка белобрысых ребятишек приветствовала нас какою-то особою серенадою, очень напоминающею мяуканье кошек, и затем все враз показали языки. Кубырь не утерпел и ответил им тем же.

— Что ты делаешь! — зашипел Змеиный Зуб.

— А что?

— Как что! Вдруг окажется, что подобные телодвижения и знаки у этого племени служат вызовом на войну?

Кубырь сперва опешил и даже не без страха оглянулся на ребятишек.

— Ну, тоже племя, — сказал он, — ведь это мальчишки!

— Чем меньше неприятностей, тем лучше, — вразумлял вождь, — нам следует сберегать силы.

— Хе! — поощрительно фыркнул Кубырь и, поотстав от строгого вождя, показал мальчишкам кулак.

Еще несколько шагов, и вдруг вождь остановился и стал прислушиваться.

— Стой! что это за шум? — обратился он ко мне.

— Это водопад шумит.

— Водопад! — встрепенулись все и прибавили шагу.

— Действительно. Я теперь вижу реку! — воскликнул Змеиный Зуб.

— Где же водопад?

— Погодите, вот сейчас взойдем на мост и увидим.

Через минуту мы прильнули к перилам высокого деревянного моста, под которым с шумом неслись из мельничной запруды хрустально-чистые струи горной речки. Вода разбивалась о камни, кружилась бешеным водоворотом, и длинные полосы белоснежной пены, извиваясь, как гигантские змеи, ныряли под мост.

Ветхая мельница, позади которой застыло в невысоких берегах зеркальное улово, эта мельница, хилая, как столетняя старушка, — она, как нам казалось, только чудом стоит еще на своем месте, на берегу этого страшного водопада.

Мы теперь находились как раз посредине деревни, чистенькие домики которой, вытянувшись в ряд по обоим берегам речки, уходили в глубь узкой долины. Высокая и крутая гора налево, горы направо, а там, за деревней, замыкая долину, высоко-высоко поднялся к небу черный утес.

— Что это? — указал на него Змеиный Зуб.

— Это Такмак.

—Тот самый, про которого сказку рассказывают?

— Да.

— Высоко как, — сказал Крокодил.

И мы долго стояли, любуясь невиданным зрелищем, забыв все только что пережитые невзгоды.

— Вот здесь, наверное, ельцы хорошо клюют, — проговорил Кубырь, мотнув головой на улово.

— Ну, ельцы что, ерунда, а вообще хорошо здесь, — необычайно словоохотливо отозвался Змеиный Зуб, — вот присесть бы на бережку, котелок с чайком скипятить и того... этак посидеть, посмотреть...

Напоминание о чае нашло живой отклик в наших пустых желудках.

— Поесть-то бы не мешало.

— Недурно.

— Нет, ребята, идем до Лалетиной речки, всего две версты, а там уже устроим кормежку.

— Вишь ты! Две версты не шутка, и так уже поздно, — недовольным тоном ворчал любивший поесть Кубырь.

— Идем! — решил наш вождь, и мы пошли.

— Конец деревни? — спросил Змеиный Зуб, когда мы, миновав еще одну коротенькую улицу, увидали впереди тенистую березовую рощицу.

— Конец.

— А это что, там за рощей?

— Это овин.

— Идем дальше.

Два-три изгиба узенькой с глубоко пробитыми колеями дороги — и роща кончилась. Мы вышли за ворота поскотины и оказались на пашне.

— Ну, теперь, несомненно, конец? — и наш вождь остановился, оглянувшись на Базаиху.

— Да. Теперь и овины кончились.

— И больше нет впереди ни одного человеческого жилья?

— Ни одного, — решительно отвечал я.

— А там что же будет? — осведомился Крокодил.

— Теперь вплоть до самых Столбов будут только горы, леса, реки и овраги.

— Горы, леса и реки! — восторженно повторил Змеиный Зуб, — итак, друзья, теперь мы не школьники, а сыны дебрей! Мы идем по диким, не населенным странам, и мы увидим чудеса природы, и, может быть, тысячи опасных приключений ждут нас впереди!..

Я слушал вождя, размышляя о том, какие чудеса природы мы увидим.

Крокодил робко озирался кругом, а Кубырь втихомолку жевал кусок хлеба.

— Отломи мне кусочек, — шепнул я.

— Ты ведь сказал: две версты пустяки.

— Дай, а то Саньке, скажу.

— Друзья, — неожиданно обратился к нам Змеиный Зуб, — вы шепчетесь о тех опасностях, которые, может быть, предстоят нам при встречах с дикими зверями и индейцами?.. Это лишнее, друзья мои! Мы все хорошо помним клятвы, которые мы давали друг другу, составляя наш славный Союз Пяти. Обидевший одного из нас — обидел всех, и мы все встанем на защиту брата. Отныне мы будем строго исполнять постановления Союза Пяти, а теперь нужно вооружиться. Идем вон в ту рощу и сделаем себе копья.

Мы вошли в рощу, сложили на траву пожитки и дружно принялись за четыре стройненькие елочки.

— Мне жалко срезать ее, — сказал Крокодил, ходя вокруг своего будущего копья.

— Жалко, — буркнул вождь, стараясь обломать ветку непокорной ели, — а чем ты будешь защищаться от врага?

— Гм... я его котелком стукну...

— Брат мой, ты забыл, что все индейцы вооружены томагавками.

— Ну так что?

— А следовательно, мы должны иметь длинное оружие, чтоб заколоть его прежде, чем он зарубит тебя своим коротеньким томагавком.

— Я не хочу никого закалывать.

— Как! — возмутился Змеиный Зуб, — если ты увидишь, что меня одолевают враги, разве ты не поспешишь на помощь?

— Поспешу... конечно, поспешу... — заикался Крокодил.

— И что же ты сделаешь?

— Я буду прокалывать их копьем! — неожиданно храбро заявил Крокодил и испуганно вытаращил глазенки.

— Нy, так торопись вооружиться.

— Разве они уже близко? — окончательно перепугался Крокодил.

— Кто?

— Твои враги.

— Это неизвестно... может быть, и близко, — с деланным равнодушием сказал храбрый вождь.

— И тебя будут убивать томагавком?..

— Да руби ты, квашня этакая! — вышел из себя Змеиный Зуб, но быстро овладел собой и мягко добавил:

— Не беспокойся, о брат мой, мы вне опасности.

Через четверть часа мы выстроились во фронт и испробовали наше уменье владеть пиками.

Трехаршинные белоснежные палки были несколько тяжеловаты и еще липли к рукам, но это не помешало нам чрезвычайно искусно пронзить дружным натиском колючий куст шиповника.

— Ловко! — одобрил вождь.

— Полуоборот нале-е-во!

Повернулись.

— Коли черемуху!

Мы дружно бросились на куст и блистательно его убили.

— Очень хорошо, — еще раз похвалил сияющий вождь, — а теперь — в поход.

В одну минуту наши котомки оказались за плечами, пики на плечах.

Змеиный Зуб, искренно любуясь, обошел кругом.

— Где же котелок? — спохватился он.

Забытый котелок валялся под убитым кустом черемухи.

— Это не годится, — осердился вождь. — Следопыт и Кубырь, вы возьмите ношу Крокодила и разделите ее себе поровну, а он понесет котелок, строго наблюдая, чтоб не потерять его.

Кубырь поморщился, но приказание вождя было беспрекословно выполнено.

— Вперед, друзья! — скомандовал, размахивая пикой, наш вождь, воодушевленный блестящими маневрами.

И Союз Пяти смело ринулся в неведомую даль гор и лесов.

Дорога шла вдоль отлогого склона горы, лесистая вершина которой, изрезанная оврагами и падями, словно огромная зубчатая стена, тянулась по левой стороне пути. Зеленые, желтые, черные квадратики пашен, по межам которых пролегала дорога, пестрея, как гигантская шахматная доска, раскинулись по всему склону горы и сбежали вниз до самого Енисея.

А он, могучий, застыв зеркальною гладью в крутых берегах, привольно залег в каменистой долине и, уходя вдаль, теряется там, в голубом мареве гор.

В сияющей синеве неба, широко распластав крылья, парит какой-то горный хищник, высматривая добычу; неугомонные куропатки невидимками перекликаются в хлебах.

Но путешественникам было уже не до красот природы. Время за полдень, становится слишком жарко. Неподвижный воздух, пропитанный ароматами нивы, пышет зноем, а дорога бесконечно тянется и тянется по заросшим полынью межам.

Обливаясь потом и уже совсем не браво волоча победоносные копья по земле, окончательно раскисшие путешественники тяжело передвигают ноги и с вожделением посматривают на зеленеющую впереди рощу.

— Ух, — вздыхает Кубырь, — тяжко!

— Терпи, брат мой, уже недалеко, — пробует утешить его Змеиный Зуб.

— А ты почему знаешь, что недалеко?

Вождь заискивающе смотрит на меня.

— Да, — поняв его взгляд, говорю я, — очень недалеко. Сейчас кончатся пашни, и дорога пойдет в тени лесочка.

Но роща, в которую мы действительно скоро вошли, была слишком жидка: в ней было также душно, сильно пахло муравьями, а вместо ожидаемой тени по траве от неподвижной листвы раскинулась только фантастическая сеть узоров; тягучие паутины поминутно приставали к потным лицам, и нигде ни капли воды.

Настроение окончательно испортилось; вслед за истомой явилась какая-то странная злоба, и члены Союза уже совсем недружелюбно посматривали друг на друга и окружающую природу.

— Почему ты не взял воды? — злобно спросил Кубырь, — ты вождь и должен был позаботиться.

— А я почем знал, что тут будут безводные места! — огрызнулся Змеиный Зуб, — Следопыт меня не предупредил.

— Я не знал, что будет так жарко, — оправдывался я.

— Тоже путешественники, — ворчал Кубырь, презрительно оглядывая нашего вождя и меня, — вам бы только с мустангами воевать... — и он, искривив губы, кисло улыбнулся.

Я взглянул на вождя, но тот сделал вид, что ничего не слышит, а внимательно рассматривает тощий куст шиповника, общипанный проходящими.

— Может быть, брат мой нашел кактус и хочет напоить нас его соком? — ехидничал Кубырь.

— Не могу больше идти, — плаксиво простонал Крокодил, тащившийся позади всех: он тяжело дышал, широко раскрыв рот, как галчонок, и обливался потом.

— А где твое копье? — нахмурился вождь.

Несчастный Крокодил беспомощно махнул рукой и еле слышно прохрипел:

— Потерял.

Змеиный Зуб поднял было кверху правую руку и открыл рот с очевидным намерением сказать грозную речь, но ничего не сказал и, утерев со лба пот, тяжело вздохнул.

— Далеко до воды? — обратился он ко мне.

Я посмотрел кругом, стараясь сориентироваться, но ничего не мог сообразить; у меня жгло в груди., а по голове словно кто молотком постукивал.

— Давайте полежим, — хотел сказать я, но вдруг вспомнил, что от этого не станет легче, и наобум сказал:

— Осталось не больше тысячи шагов.

— Тысяча! — ужаснулся Крокодил и заплакал.

— Ну, голубчик Крокодильчик, ведь это же очень немного: тысяча шагов — это совсем пустяки, — и Змеиный Зуб ласково похлопал. Крокодила по плечу.

— У меня ноги не идут больше, — глотая слезы, говорил тот.

— Слушай, Васька, — обратился ко мне Кубырь. — Ты говоришь, что осталось тысяча шагов?

— Не больше!

— А если окажется больше?

— Никогда.

— Хорошо. Теперь сделаем так: мы пройдем ровно тысячу шагов, — я буду считать, — и если там не окажется воды, то мы сядем, а ты должен взять котелок и принести нам воды, откуда тебе угодно; кроме того, ты получаешь самую большую порцию лещей...

— И, кроме того, навсегда лишаешься имени Следопыта, — неожиданно добавил Змеиный Зуб.

Крокодил перестал плакать и со страхом смотрел на меня, как будто все эти кары уже упали на мою голову.

— Бедный Васька, — прошептал он.

— Я согласен, — сказал я, чувствуя полнейшее равнодушие к этим угрозам и ко всему на свете, кроме прохлады и воды; но соболезнование Крокодила неожиданно пробудило в моей душе горькое сознание того, что меня обижают, и обижают зря. Мне почему-то показалось, что я ужасно несчастен, что никому меня не жаль; у меня запершило в горле, и, скрывая неожиданно хлынувшие слезы, я отвернулся и пошел вперед.

Остальные медленно потянулись следом за мною.