Было уже не рано, но еще и не больше восьми часов утра, когда все участники путешествия с котомками за плечами собрались на бульварной скамье, как раз против плашкоутной пристани.

День выдался обворожительно хороший. Кое-где в бездонной лазури неба плыли пушистые, белоснежные облачки и куда-то бесследно исчезали. Даль веющего легкой прохладой Енисея и голубых гор, вздымавшихся за рекой, подернулась прозрачной дымкой марева, а шумный птичий концерт, звуки которого вместе с запахом цветов доносились с зеленого острова, звенел так радостно, так задорно и весело, что даже мрачный Змеиный Зуб улыбнулся во всю ширь своей хмурой физиономии и сказал:

— Гм... хорошо!

Мы с нетерпением посматривали на неуклюжий плашкоут, что-то долго замешкавшийся на той стороне.

— Куда это собрались, малыши, — рыбачить? — спросил добродушный старик припаромщик.

— Нет! — отвечали мы все враз.

— Али чаевать на остров?

— Мы идем на Столбы! — горделиво произнес Змеиный Зуб.

— На Столбы!?.. Ах вы, клопы этакие! Что придумали! А знаете ли вы, где эти Столбы самые живут? А?

— А вот Следопыт знает, он уже не раз бывал там! — указал на меня Змеиный Зуб.

— Кто знает? Как его зовут?

— Следопыт.

— Следопыт? — повторил старик. — Из каких ты будешь? — обратился он ко мне.

Я растерялся и не знал, что сказать.

— Это не твой ли отец старьем на толкучке торгует?

— Нет! совсем нет! Я не знаю, кто там торгует.

— Вишь ты! А прозвищем-то похож.

— А тебя как зовут? — обратился неугомонный старик к Крокодилу.

— Я Крокодил, — краснея и испуганно тараща глазенки, отвечал тот.

— Крукодил? Да оно и по глазам видно: вишь, какой лупоглазый.

— А тебя как зовут? — спросил старик Кубыря старик.

— Николка!

— Николка!? — удивились мы, — как, он опять нарушил постановление Союза пяти!..

— А прозвищем-то как? — допытывался между тем припаромщик.

— По прозвищу: Кубырь.

— Ба! да все вы нехристи! Целый выводок!..

Но нам было уже не до него.

— Предлагаю дать ему немедленно двадцать лещей и десять вечером! — предложил разгневанный вождь.

— Я ведь нечаянно! — оправдывался Кубырь.

— Но ты выдал тайну имени!

— Все-таки много тридцать-то!

После минутного совещания решено: дать десять лещей немедленно, а проступок рассмотреть потом в особом совещании.

Приступили.

Шлеп!.. шлеп!.. шлеп!..

— Что это вы? за что вы его? — всполошился припаромщик.

Шлеп!.. шлеп!..

— Да вы сдурели, безобразники!

— Не мешай, дедушка!

— Ну и народ! Трое на одного напали! А вот ежели я вас палкой!

Припаромщик на самом деле замахнулся палкой. В ту же секунду мы забыли о междоусобии и все четверо стремглав кинулись на подходивший к припаромку плашкоут.

— Стой! стой! Куда вас несет? Утонете! — кричали перевозчики, но мы уже были на плашкоуте и забились в самый дальний угол.

— Я вас, шельмецы! — грозился с берега старик.

— За что это ты их, Пафнутьич?

— Как их не бить, сорванцов: на припаромке драку устроили! Вот погодите: я спрошу, чьи вы будете, а тогда отцам нажалуюсь.

Обескураженные происшедшим, мы не заметили, как переправились через Енисей, не заметили длинного конца, который прошли по острову, и только около второй протоки Змеиный Зуб спросил:

— Стой, ребята! Туда ли мы идем?

Все обернулись ко мне.

— Туда!

— Это что за мост?

— Мост через протоку, за ним будет второй плашкоут, и там — прямая дорога!

— Идем к прямой дороге!

Мы беспрепятственно перешли мост, хотя он и дрожал под нашими ногами; без всяких приключений переправились на маленьком втором плашкоуте, хотя черный бородатый перевозчик своей мрачною наружностью и вызвал у нас некоторые подозрения, и, наконец, благополучно высадились на сыпучие пески безлюдного берега.

Поднялись на Яр, и гладкая, как скатерть, широкая равнина раскинулась перед нашими глазами, а три пыльных дороги, как три черных ленты, растянулись по ней в трех разных направлениях.

Мы невольно все остановились, озираясь кругом, и горечь только что пережитой минуты была забыта.

— А ведь это очень походит на прерии, — сказал Змеиный Зуб, окидывая равнину взглядом знатока.

Остальные молчаливо согласились.

— Только вон там, на юге, я замечаю горы, — говорил наш предводитель.

Мы опять молча, но с восторгом посмотрели на высокие горы, отстоявшие не больше как на полторы тысячи сажен от нас.

— А что это вон там... налево?

— Какое-то стадо, — сказал я, взглянув в указанном направлении.

— Может быть, это стадо бизонов? — догадывался Крокодил.

Но за дальностью расстояния трудно было определить, что там такое, хотя Кубырь и уверял, что это были просто коровы.

— Господа, теперь нам нужно осмотреть наше имущество и оружие, — сказал Змеиный Зуб, — а потому пойдемте вон туда, в кусты, и сделаем осмотр.

Мы последовали за вождем и, войдя в густую чащу прибрежного тальника, развязали свои котомки.

— Я имею очень хороший костюм, — говорил Змеиный Зуб, вытаскивая из мешка старый отцовский подрясник.

— О-о! — пришел в восторг Кубырь, — нутка, надень!

Змеиный Зуб торжественно облачился и полез в карман.

— Это, я думаю, тоже не плохо, — говорил он, надевая на нос огромные, с выпуклыми темно-синими стеклами, очки

— О-о! — воскликнули все члены Союза.

— Ну, а это каково?

И, к нашему величайшему изумлению, из мешка пoявилacь гигантская рыжая маскарадная борода. Змеиный Зуб надел ее и горделиво повернулся к нам.

Пораженные превращением, мы в первый момент молча смотрели на это чудовище.

Он был ужасен. Не знай я, что перед нами стоит Змеиный Зуб, я бы, кажется, умер от страха при виде этой чудовищно-безобразной рожи.

Таково было первое впечатление, но потом... потом мы разразились таким сумасшедшим хохотом, так неистово загоготали, что ворона, пролетавшая над нами, испуганно шарахнулась в сторону, а в островах за протокой побежало раскатистое эхо.

— Не понимаю, что нашли смешного, — обиженно говорил наш вождь, когда мы немного успокоились.

Но его рыжая борода так смешно затряслась во время этой речи, что мы опять покатились от смеху.

— Смир-р-рно!! — вне себя от ярости возопил Змеиный Зуб, — предлагаю дать каждому из вас по десяти лещей! Ничего смешного нет. Я думаю, ни один индеец не засмеется, увидав меня в таком виде; я думаю, что он скорее всего устрашится.

— А ведь это верно! — согласились мы и стали сравнивать наши одеяния с его костюмом.

Но о сравнении не могло быть и речи. Кубырь и Крокодил были в своем постоянном платье, а моя широкополая соломенная шляпа и жалкий ножишко, прицепленный к поясу, не производили решительно никакого впечатления.

И мы опять обратились к нашему вождю.

— Хорошо, — сказал я, немножко завидуя ему.

— Теперь мы вполне безопасны, то есть на нас теперь дикари побоятся сделать нападение, — решил Крокодил, — только неужели ты всю дорогу пойдешь так?

— Нет, — важно ответил Змеиный Зуб, снимая свои доспехи, — я буду одеваться только перед сражением.

Mы согласились с ним, решив, что при выходе из Базаихи, этого последнего пункта, обитаемого бледнолицыми, мы вооружимся копьями, а он, кроме того, будет держать наготове свой костюм.

Об осмотре остального содержимого наших котомок никому и в ум не пришло, и мы, еще раз внимательно осмотрев и ощупав подрясник, очки и бороду нашего хитроумного вождя, нетерпеливо двинулись в поход.

Широкая равнина, вся усеянная какими-то желтыми цветами, была совершенно безлюдна. Над нашими головами звенели жаворонки, в густой траве неистово трещали кузнечики, а в теплом душистом воздухе, пропитанном ароматом медуницы, игриво гонялись друг за другом бронзовые, с тюлевыми крылышками, стрелки.

— Вишь ты, какие они, — говорил Крокодил и широко улыбался, следя за их легким полетом.

— А на горах-то, смотрите-ка, лес!

— Ну, так что?

— Там должно быть еще лучше, чем здесь.

И Крокодил, восторженно улыбаясь, поворачивался во все стороны.

— Хе! — взвизгнул Кубырь и перекувырнулся через голову.

— Что ты? — удивился Змеиный Зуб.

— Хорошо! Честное слово, хорошо!.. и надзирателя нет, — радовался Кубырь.

И это напоминание о том, что мы совершенно свободные люди, что нас не ведет на прогулку надзиратель, а мы сами, по собственному желанию и по собственному выбору, идем на Столбы, — это напоминание столь высоко подняло наше и без того необычное настроение, что мы все сразу, точно по команде, остановились, посмотрели друг на друга и разразились громогласнейшим «ура».

А дорога, все время забиравшая влево, подошла почти к самому подножию горы, и впереди совсем уже недалеко блестели на солнышке тесовые крыши базайских домиков.

— Неужели мы пять верст прошли? — удивился Змеиный 3уб.

— Да!

Лицо вождя озарилось одобрительной улыбкой.

— Это хорошо! Мы, значит, хорошие ходоки.

И, подбодренные сознанием нашего превосходства над простыми смертными, мы горделиво пошли дальше.

Но едва мы вошли в узкий переулок между огородами, которыми начиналась деревня Базаиха, как впереди показалось облако пыли.

Сперва ничего нельзя было разобрать; облако колыхалось, по земле шел какой-то гул...

— Смерч! — в ужасе прошептал Крокодил.

Все в нерешимости остановились.

Гул все сильнее и сильнее, и вдруг черная туча колыхнулась в сторону, и все мы ясно увидели, что прямо на нас несется стадо каких-то черных зверей; они бешено орали и неслись, как нам показалось, с невероятной быстротой.

Что было дальше — трудно сказать. Забыв все на свете, я бросился бежать, налетел лбом на огородный плетень; кинулся в другую сторону, но за что-то запнулся и ничком полетел на землю; закрыл голову руками и замер.

Пыль щекотала в носу; около самой головы звучала беспрерывная дробь десятка барабанов; в ушах звенело от крика чудовищ, но я оставался невредимым. Когда уже все стихло, я все-таки не сразу решился открыть глаза и сперва попробовал повернуться, так как чувствовал, что подо мной очень неудобно лежит что-то вроде бревна; но при первом же моем движении, это бревно так пронзительно завизжало, что у меня от страху судорогой свело ноги.

Переведя дух и обождав еще немного, я, уже не двигаясь, открыл глаза.

Кругом пусто и тихо. Пыль, медленно осаживаясь, висела в беззвучном воздухе; где-то вдали мычала корова. Приподнимаю голову, чтобы посмотреть на лежащее подо мною бревно, и увидал — то был Крокодил. Он, так же как и я, уткнулся головой в навоз и неподвижно замер, закрыв голову какой-то тряпкой.

Боясь, как бы он опять не завизжал так же страшно, я тихонько позвал:

— Егорка!

Молчит.

— Егорка, ты жив?

Он приподнялся и боязливо посмотрел на меня из-под локтя.

— Это ты, Васька?

— Я.

— А зачем ты меня придавил?

— Гм... я хотел тебя спасти, — неожиданно для самого себя отвечал я.

— А все уже кончилось?

— Кончилось.

— Так пусти меня, мне тяжело.

Мы оба поднялись и сели.

— Ты как думаешь, побегут они еще? — спрашивал Крокодил, боязливо посматривая в сторону деревни.

— Не знаю. А кто это бежал?

— Ты тоже не видал разве?

— Нет.

— Должно быть, это стадо буйволов или мустангов...

— Ребята, это вы? — неожиданно раздалось сзади.

Мы оглянулись.

Из канавы вылезал Кубырь. Он был без шапки и с головы до ног сплошь залеплен густою грязью.

— Николка, милый Николка, тебя раздавили? — испуганно спросил Крокодил.

— Как бы не так, — хмуро отвечал тот, оскребаясь щепой, — я упал в грязь, а они прыгали через меня.

— Кто? мустанги?

— Какие мустанги? — удивился Кубырь.

— Да те, которые через тебя прыгали.

— Разве это мустанги?

— Конечно! Кто же больше? — вмешался в разговор и я, — стадо этих диких животных, испуганное лесным пожаром, выбежало из тайги, и представляю себе, что они наделали в несчастной Базаихе.

— А я думал, что это собаки, — сказал Кубырь, — они черные и лохматые.

— Нет, это не собаки, потому что я очень хорошо слышал стук копыт.

— Конечно, не собаки, — поддержал меня Крокодил, — собаки никогда так не ревут.

— О-о, они ревели, как львы в лунную ночь! — воскликнул я.

— Да, кричали здорово, — согласился Кубырь.

— Ребята, где же Санька? — вспомнил Крокодил.

Мы оглянулись. Наш вождь исчез.

— Должно быть, мустанги умчали его с собой, — сказал Крокодил.

Мы осмотрели ближайшие закоулки, заглянули в канаву, долго кричали, звали, но все тщетно: Змеиный Зуб исчез бесследно. И мы застыли в томительном молчании. Крокодил втихомолку утирал слезы; я тоже чувствовал некоторый зуд в носу и лишний туман на глазах.

— Друзья, — наконец сказал я, — вы видите: Санька пропал...

Крокодил при этих словах залился горькими слезами; Кубырь растерянно смотрел мне в рот и часто-часто мигал.

— Друзья... Он был... он был... Змеиный Зуб!..

Тут спазмы сдавили мне горло, а из глаз брызнули слезы.

Я плакал и думал о том, как теперь там, далеко в степи, лежит окровавленный труп нашего вождя, на лице у него раны от копыт мустангов... вороны над ним летают... клевать хотят... а он лежит и уже не пойдет на Столбы, он уже не будет с нами... он умер...

— Эй вы, карапузы! Чего вы воете тут?

Мы ринулись в сторону, готовые бежать, но было поздно.

Впереди торчал плетень, а сзади базайский мужик с толстой веревкой на плече.

— Чего, мол, скулите-то? — спрашивал мужик. — Aль обидел кто?

— Дяденька, милый дяденька, — рыдая бросился к нему Крокодил, — Санька пропал!

— Кто пропал?

— Змеиный Зуб.

— Змеиный Зуб? — повторил мужик.

— Да, дяденька. Его мустанги утащили в степь и там растоптали.

— Хе! штука какая, — недоумевал мужик, царапая в затылке, — а откуда он взялся, энтот зуб-от самый? Чей он значится?

— Он Покровского дьякона Тыжнова, — объяснил я.

— Покровского дьякона?.. хе!.. а вы что, украли его у дьякона?

— Нет!.. он сам с нами пошел.

— Сам пошел? Энто зуб-от? Хе!.. я вижу, тут дело не чисто. Вы, я вижу, мне зубы заговариваете. Вы не цыганята ли? Ты-то вот очень схож, — обратился он ко мне.

— Нет, дяденька.

— Ой, цыганята. Кур красть пришли, а? Третьего дня вы петуха украли?

Мужик снял с плеча веревку.

— Вишь, повадились, рвань нечистая!..

Тяжелая веревка грозно взвилась в воздухе.

В один момент Кубырь оказался на плетне, а мы с Крокодилом во весь дух мчались в деревню.

— Я вас, фараоново племя! — гремело сзади.

Трудно сказать, сколько времени продолжалось это постыдное бегство; огороды тянулись бесконечно; я чувствовал, что окончательно задыхаюсь, а тут еще Крокодил все время держался за подол моей рубашки и сильно тормозил бег.

Оглянуться назад? А веревка?

И я, собрав последние силы, бросился в какой-то тесный переулок, открывшийся между двумя огородами.

Но не успел я сделать трех прыжков, как вдруг почувствовал, что куда-то лечу, а перед глазами у меня поразительно ярко блеснул невиданный фейерверк огненных искр.

Раздался какой-то неистовый крик.

— Мустанги!.. — и я куда-то опять повалился.