Курохтина Л.

Остров свободы

Гость редакции

С Леонидом Иннокентьевичем Безруковым мы встретились случайно. Он, в прошлом красноярец, был в нашем городе по служебным делам. Из газет узнал о гибели Людмилы Владимировны Зверевой. Помнил ее с давних, послевоенных лет.

Какая-то безошибочная интуиция привела его в тот раз на Столбы: субботним вечером в «Нарыме» столбисты поминали Звереву.

«Красивая смерть» — именно в таком, на первый взгляд, взаимоисключающем сочетании говорили об этой непоправимой утрате, а ом еще добавим, что, разделяя скорбь всех, знавших эту удивительную женщину, он в тоже время испытывает тайную радость, что она так смогла уйти из жизни.

Нет, Леонид Иннокентьевич не призывал столбистов уходить в мир иной, бросаясь со скал. Просто он так считал. Это было мнение человека, за спиной которого семьдесят лет. Он видел смерть к различных проявлениях; привычную и страшную на фронте, пережил естественное угасание близких — деда, матери, жены. Во время августовского путча стал свидетелем того, как бэтээрами задавили трех несчастных. Ему было с чем сравнивать

— На Столбах природа, красота ее, люди гармонируют, — говорил он.

И что интересно, ведь столбисты — люди очень разные — и по возрасту, и по образованию, и по мировоззрению. Но они общаются, и значит, обогащают друг друга.

В традициях столбистов — приветить и приютить любого человека. Кто бы он ни был, но если он подошел к твоему костру — он твой гость желанный. Никто не станет допрашивать, кто ты, откуда, зачем, если не захочешь говорить сам. И так было всегда. У меня на Столбы и дед ходил. Потом мама с отцом — перед первой мировой войной. Меня носили туда с собой еще совсем маленьким. Я полюбил эти скалы еще до того, как стал по ним лазить. Я можно сказать, вырос на Столбах. Они мне дали такой заряд, который помог мне и войну пройти, и все жизненные тяготы перенести.

— Мне доводилось слышать мнение, что столбизм — это своеобразное проявление народного духа. Так ли это на самом деле?

— После войны я начал понимать, что Столбы это не проста кусок красивой природы. Атмосфера Столбов создает определенную зону. Это, знаете, своего рода антибермудский треугольник. В Бермудах исчезают, корабли и люди. А здесь, на Столбах, на­оборот, воскресают, так как это зона доброты. Пускай слово «коммунизм» всех сейчас коробит, но по мне — это и есть настоящий коммунизм, где полная свобода людей, полная независимость каждого. Трудно объяснить, почему она возникла. Конечно, и оттого, что там такая природа. Само лазание по этим скалам давно заставляло задуматься меня, почему все эти расщелины, расклинки состоят в такой разумной комбинации, что человек всесторонне развивается физически и в то же время нравственно. Разве это не чудо? Там почему-то врать друг другу никто не решается. Все располагает к откровенности. Если у человека какая-то неприятность, он идет туда, как в церковь. Чтобы очиститься, набраться сил душевных для дальнейшей борьбы, для жизни...

— Вам не кажется странным, что столбизм преследовался, как при царском режиме, так и при коммунистическом?

— Государство-то, по сути, одно, одно и тоже желание — загнать в стойло народ, разница лишь в окраске намерений. Коммунисты, правда, куда более царского правительства набрались опыта репрессивных действий. Поняв, что вся атмосфера, связанная со Столбами, приводит к свободомыслию, к инакомыслию, они начали уничтожать людей, сжигать избушки. Все это началось в 30-е годы на моих глазах. Я видел, как на Столбы начали приходить люди, бежавшие от реальных событий. Правда, не могу припомнить случая, чтобы человека арестовывали прямо на Столбах. Там не появлялись чекисты. Нет, они, конечно, там были, но переодетые, и вели себя, как все. Людей брали всегда в городе.

Я чувствовал подспудно страшный смысл этих исчезновений, очень переживал. Но активных действий я не мог предпринять, будучи ребенком. К тому же всеобщая атмосфера страха...

— Сейчас как будто нет причин бежать от реальности, к оппозиции существующей действительности. Значит ли это, что столбизм как явление перестанет существовать?

— Столбизм будет существовать всегда. Я повторюсь: Столбы — это особая зона, которая оказывает врачующее влияние на человеческие души. Ведь в течение десятков лет методически уничтожались нравственные начала. Народ испортили в массе своей. Понятия о чести, совести, порядочности, доброте если и не искоренили совсем, то исказили. Считалось благородством предать своего отца. И тогда были талантливые люди. Но это были таланты злые, демонские. Зло было их целью жизни, натурой. Все 74 года зло держало верх над добром...

— Значит ли это, что столбизм дал вам понимание этой разницы между добром и злом?

— Столбизм давал это понимание, и не мне одному. В открытом общении друг с другом мы находили ответы, может быть, и не всегда правильные. Там просто больше возможностей для ясности и открытости, для спора — честного и откровенного. И, наверное, больше шансов для нахождения истины.

— А вам не тяжко в жизни оставаться самим собой?

— А кому было легко? Спокойной и безоблачной жизни не было ни у кого, начиная со Сталина и кончая последним охранником ГУЛАГа.

Я понимал, что один изменить ничего не смогу. Не вступил в партию, хотя мне много раз предлагали это сделать. Я не страдал легковерием, я знал, что это преступная организация. Но я не мог об этом сказать. А поскольку массовый психоз на меня не распространялся, это мне много портило в жизни, в карьере. Но я мирился с этим, считая, что так будет лучше. Как видно, правильно делал. Вот так, так.

***

Следуя неизвестно кем выдуманной традиции, напоследок я спросила Безрукова о планах на будущее. Несколько месяцев назад точно такой же вопрос я задавала Людмиле Владимировне Зверевой незадолго до ее гибели.

— Мне уже 70 лет, — сказал Безруков.

— Какие планы в таком возрасте, — ответила тогда Зверева (ей было за 70).

И поразительное единодушие в ответах: хочу посвятить себя путешествиям (это Безруков); хотела бы побывать в Индонезии, Италии, (это Зверева).

Краснобокий «Икарус» отваливал от стоянки, увозя — дай Бог, не навсегда — ставшего за краткое время нашего знакомства дорогим и нужным человека, И неотвязно всплывали в памяти где-то услышанные строчки. О том, что каждый умирает той смертью, которую придумает себе сам.

Любовь Курохтина

Материал предоставлен Андреем Амосовым

Author →
Offered →
Курохтина Л.
Амосов А.

Другие записи

Расцветет ли сад подземный?
В краевом центре закончила работу Всесоюзная археологическая конференция. Нас, спелеологов красноярского клуба, она заинтересовала тем, что наряду с проблемами исследования каменного века Евразии, там рассматривались вопросы охраны археологических памятников на территории Красноярского края. Археология и спелеология связаны теснейшим образом. Ведь...
На скалах - асы
Мужество Сегодня в Такмаковском районе заповедника «Столбы» начались соревнования на первенство города по спортивному скалолазанию, в которых принимают участие сильнейшие спортсмены краевого центра Среди них чемпионка мира-92 среди девушек Ольга Бибик, призер Кубка мира-92 Евгений Овчинников, легендарные скалолазы международного класса,...
Рауль Кастро играл в снежки в Красноярском заповеднике «Столбы»
В начале июля в России вступили в силу новые правила дорожного движения; правительство подготовило законопроект о переименовании ГИБДД обратно в ГАИ. Эти события совпали с днем рождения Красноярской Госавтоинспекции — со дня ее образования прошло 66 лет О том, что представляла собой инспекция полвека назад, корреспонденту «КК» рассказал Илья Тищенко, второй...
Памяти Алеши
На днях талантливый, весёлый подросток, выпускник Красноярского литературного лицея Алексей Аникин погиб на красноярских Столбах... 1. Алёша Аникин любил лошадей, Алёша был мал, да удал. И чтобы урок пролетал веселей, всё время коней рисовал. Цветы рисовал и Конька-Горбунка, царевну и снова — седло. Наверно, парнишку снедала тоска......
Feedback