Яворский Александр Леопольдович

1912 г.

В Киев из Солигалича я приехал около 10 января. Снова старое Енисейско-Красноярское землячество из тех же лиц, кроме Леньки Сомонова, который не выдержал Киева и уехал в Томск. Я и Волков, в прошлом году игравшие на бильярде, теперь меньше заняты в этой игре, т.к. остыли, да и в смысле денег не совсем сподручно, а деньги как голубки прилетят из Сберкассы и улетят тут же. И все-таки поигрывали и Сашка даже умудрился порвать сукно, что влетело в копейку, благо что не все сукно, а только заплату.

Столуюсь по-прежнему в вегетарианской столовой на Пушкинской улице. Не помню как называлась улица, служащая продолжением Бибиковского бульвара, здесь вверху еще до спуска к Крещатику всегда останавливалось замечательное произведение транспортного устройства — дилижанс гоголевских времен, так резко диссонировавший с современностью, ну, скажем, с автомобилем скорой помощи, который совершенно бесшумно, видимо, на аккумуляторах проносился по Владимирской улице под свой певучий сигнал. А дилижанс, имея здесь конечную станцию, был каким-то допотопным механизмом из давно забытых времен. 6 лошадей запряженные по паре везли Громадный тарантас из Киева до Житомира, имея в дороге остановки для отдыха пассажиров и кормежки их, а также и лошадей. На боку дилижанса была выведена большая надпись владельца предприятия — ФЕЛЬДЕНКРАЙЗ. Сама карета дилижанса была трехэтажной, а всех классов было четыре. И все они были покрашены в разные цвета масляной краской, чтобы пассажиры не смешивали кают. На большом возвышении с длинным бичом восседал кучер в шапокляке с загнутыми внутрь краями.

По Киеву ходили трамваи бельгийских компаний и очень не редко мчались во весь опор пожарные команды на очередной пожар, причем разные команды города имели каждая свой цвет лошадей. С громадным наслаждением наблюдали мы, когда мчавшаяся таким образом пожарная часть давала дорогу скорой помощи. По улицам двигались пешие и конные, причем этих конных было и немало еще.

И вот среди такой движущейся массы мы двое или трое останавливались и упорно начинали смотреть куда-нибудь вверх выше заборов. Периодически указывали пальцем. Простояв минуты две-три, мы насилу пробивались через толпу остановившейся публики и тоже смотрящей по нашему указанию на ничто. Это нас занимало.

Но вот однажды случился со мной казус. Меня без чувств подняли на Бибиковском бульваре и как студента в форме отвезли в университетскую клинику. Событие это произошло 12 февраля, а 20- го меня оперировал профессор Волкович по поводу острого гнойного аппендицита. Пролежал я на койке 28 дней, не двигаясь на спине. На 29 день я встал, закружилась голова и я, перебираясь руками за кровать, обошел ее кругом и снова лег. Устал, вспотел от напряжения. Вечером написал Каратанову в Красноярск письмо, что я жив и что при первой возможности приеду. Рана была не зашита и в ней торчала марля, которую называли тампоном и когда этот тампон подтягивал, то я испытывал полное удовольствие, но возражать было бесполезно, т.к. этого требовала хирургия. Гостил я в клинике порядочно. А атмосфера была прескверная, т.к. до меня там лежал студент, умерший от отравления своей мочой. После него сожгли все от подишки до одеяла и все-таки вонь была невозможная.

Я продолжал вегетарианствовать и администрация, не зная чем меня кормить, обратилась к профессору с жалобой, что коллега студент не ест мясной пищи. Волкович спросил меня чтобы я хотел есть? «Картошку », - ответил я. «О, это очень хорошо, давайте ему картошку, она жаропонижающая в кишках». И меня стали пичкать картошкой. Наконец как-то у меня совсем вытащили из раны тампоны и вместо марли вставили в рану трубочку резиновую с дырками с боков и довольно глубоко, а вверху заклеили марлей. Так я с трубкой и выписался из клиники, видимо, в апреле.

Общее состояние было так себе и было не до занятий. Поэтому не думая долго я подался в Красноярск, где и поселился в мансарде. Каратанов в этом году собирался ехать на Манские озера с музеем. Я вроде хозяина в его комнате. Нужно сказать, что в Киеве еще до аппендицита я пошел к врачу Бегановскому и он выдрал мне все зубы, а когда через неделю раны зажили он сделал искусственные из алюминия, но они почему-то раскололись и вторые были сделаны из каучука. Оказалось, что у меня как у дегенерата нижний закус и пришлось похудожествовать с пригонкой. Теперь, как я тогда выражался, у меня ослиная челюсть.

В Красноярске я в мансарде жил мало, вскоре перешел к Нелидовым, которых я также заразил вегетарианством. Так мы и сиживали за большим столом половина мясоедов, т.е. трупоедов и половина вегетарианцев, т.е. живоедов. На Столбы я таскал очень много зелени, а потому котомка была всегда наитяжелющая.

Этот год можно охарактеризовать таким девизом: «На Столбы по Лалетиной летом в калошах». Словом позор, но ничего не пропишешь. Как-то на Столбах со мной осталась Анюта Морозова, а меня лихорадит, т.к. я лажу и брожу и около раны и хвоя и дресва и пр. грязь, вот и начинает лихорадить. Тогда я посылаю Анну содрать осиновой коры и заварить мне от лихорадки в белую эмалированную кружку. Попью этой горечи, вроде как и легче станет.

А останавливались мы тогда то в Новом клубе, то на склоне от Четвертого столба над ручьем. Здесь я, Венка Тулунин и Кынка Гидлевский выкопали карьер и соорудили шалаш, желая в дальнейшем строить избушку Косогорку. Несмотря на болезнь, я не отстаю от других и лажу на Столбы. От напряжения трубка вылазит и я ее всовываю обратно. В общем, я дошел до того, что стал ходить в городе, перебираясь вдоль забора, т.к. кружилась голова. Я ослаб и решил ехать в Киев. По дороге около Уфы я вроде потерял сознание и несколько перегонов со мной в вагоне ехал фельдшер. По приезде в Киев дядюшка нашел блат и меня осмотрел главный врач военного госпиталя хирург Дитрикс. Системой спиртовых компрессов он вытянул из меня что-то вроде лигатуры и рана быстро стала заживать. Я вновь обрел возможность учиться.

24 октября я бросил курить и не курил 4 месяца.

Перестал пить чай и дую воду. Совсем обвегетарианился.

Так как денежки быстро таяли и на книжке оставались злыдни, я по предложению Виктора Ивановича Казановского поступил практикантом в фитопатологический отдел Киевской станции по борьбе с вредителями растений Южнорусского общества сахарозаводчиков. Отделений было два: фитопатологическое и энтомологическое. Первым заведовал Казановский. Началась новая жизнь, много способствовавшая познанию грибного мира. Теперь я занимаюсь и в Университете и на станции. Вовсю собираю грибы и специализируюсь на трутовых грибах. Завязываю знакомство с А.А.Ячевским и Бондарцевым. Последний приезжал к нам на станцию. А из иностранных с Аббатом Г. Бресадола, которому и посылаю для определения грибы. Кроме того, станция имеет связь с Гаврилой Степановичем Неводовским, живущим в Смеле и ведущим большую работу по грибам.

Приложения Лист 4 Лист 5 Лист 6 Лист 7 Лист 8 Лист 9 Лист 10 Лист 11 Лист 12 Лист 13 Лист 14 Лист 15 Лист 16

А.Яворский

ГАКК, ф.2120, оп.1., д.52

Автор →
Владелец →
Предоставлено →
Собрание →
Яворский Александр Леопольдович
Государственный архив Красноярского края
Государственный архив Красноярского края
А.Л.Яворский. Материалы в Государственном архиве Красноярского края

Другие записи

Столбистские истории. Деревация
В середине 60-х годов началось освоение западной стороны Китайской стенки. На праздник 1 мая выпало 4 выходных дня, и мы после работы ушли туда. Ближе к закату я для разминки ходил траверсом — вдоль центра стенки не выше метра от земли. В одном месте нога соскользнула, и я с маху сел на острый камень. Полежал минут...
Столбы. Поэма. Часть 7. Рукавицы
Идут от былей небылицы Передают из уст в уста Про две гигантских рукавицы, Стоящих на верху хребта. Что было — только время знает, Нас быть тогда и не могло, Но вид их нам напоминает О том, что было и прошло. Раз под вечер, когда жара свалила, Прохлада от хребтов ползла к ручьям, И ночь...
Столбы. Поэма. Часть 18. Верхопуз
Посвящается Фермушке Бывают странные названья, В них у Столбов солидный стаж Кому-то в праздный час мечтанья Пришла на ум однажды блажь. И Верхопузом окрестили Камней раскидистый откос, И этим сразу разрешили Крестин мучительный вопрос. Фермушка материю крестной Ему нежданною была И тем названьем повсеместно Известность камню создала. Пойти...
Великому краеведу нашей эпохи Александру Леопольдовичу Яворскому
I . Величием овеянный Былых и наших дней, Тебя в стенах музейных Приветствует музей. Какое совпадение, Как повезло тебе, В годах, в летосчислении И в датах и в судьбе. Окинув все содеянное Ретроспективным оком, Я вижу, что музейного В тебе, Яворский, много. Здесь древния чудовища Пугают робкий взгляд. Здесь ценныя...
Обратная связь